2024 / Государственная Третьяковская галерея

В 1851-м году семья Третьяковых купила дом в Лаврушинском переулке. В 1856-м году Павел Михайлович Третьяков приобрел картину Василия Григорьевича Худякова «Стычка с финляндскими контрабандистами». Именно этот год считается годом основания Третьяковской галереи, число — 22-е мая.
К работе Худякова Третьяков присовокупил купленные ранее одиннадцать графических листов и девять картин голландских мастеров, данная коллекция и стала первой экспозицией новой галереи.

В 1860-м году Третьяков написал завещание, в котором передал сто пятьдесят тысяч рублей на устройство музея. В последующие годы и до самой своей смерти Павел Третьяков расширял собрание полотен, приобретая картины знаменитых авторов, Репина, Крамского, Перова, и новые имена, отвечавщие вкусу мецената. Например, работы Зинаиды Серебряковой.

Посещать Третьяковку в мае — добрая традиция. Хотя год — небольшой срок, но экспозиция залов меняется. Настроение картин меняется. Впечатление от работ, от публики, от визита в галерею всякий раз иное.

Пройдем по галерее в произвольном порядке и начнем с зала Михаила Врубеля.

Оформлен зал хорошо. Именно так, в полумраке, таинственно и едва ли не сумрачно и следует представлять работы художника. Творчество Михаила Александровича, при всей своей самобытности, воздушности, красоте, способно тревожить. Одним глазом Врубель смотрел на сказку — и увиденная небыль оживала на холстах мастера. Вторая половина Врубеля полнилась адом, мукой, тревогой и безумием.
Эта внутренняя маета, расколотость, соединение красоты и отчаяния, временами улавливается в работах. В ударах мастихином, в прописи лиц, в сиреневых, пасмурных тонах.

Поэт Брюсов, портрет которого Врубель написал в 1906-м году, за четыре года до смерти и уже практически ослепнув, сказал о Михаиле Александровиче так: «Пережив смерть сына, слепоту, сифилис, сумасшествие, Врубель остался художником».
«Одним из любимых художников», — добавлю я.

Врубелевская мозаичность действительно способна свести с ума. Будьте аккуратны с Михаилом Александровичем. Чем дольше вглядываешься в его цвета, линии, мазки собранной, но разрозненной реальности, тем отчетливее замечаешь постоянное движение, обособленность каждого фрагмента, приглушенное звучание, вибрацию, нервное дрожание картинной плоскости — и в драпировках, и в фигурах, и в самой природе.
Картины Врубеля обладают особой магией, схожей с магией холодного омута. В омуте отражается солнце, но под зыбкой поверхностью скрыта бездонная глубина и мрак.

Для перемены настроения можно рассмотреть работы Зинаиды Серебряковой.

В галерее нет отдельного зала художницы, но несколько представленных картин запоминаются особенной открытостью, теплом и сердечностью. Качествами, которыми полнится творчество художницы. Очень хороший, светлый автор.

Зал Александра Андреевича Иванова и «Явление Христа народу». Известно, что художник писал картину двадцать лет, много времени проводя в поисках моделей, человеческой фактуры.

Практически все основное пространство (и два соседних зала), кроме главного полотна размером семь с половиной на пять с половиной метров, наполнено сопутствующими работами художника: эскизами драпировок, фигуративными композициями, пейзажными зарисовками, набросками моделей, отработкой цветовых акцентов, отдельных лиц, жестов, тканей, флоры, мимики.

За выдающиеся успехи в обучении, имея две серебряных, одну малую и одну большую золотые медали, Иванов отправился за счет покровителей в Европу, где провел семь лет, копируя итальянских мастеров и продолжая совершенствоваться как автор.

Иванов изучал фрески Сикстинской капеллы, работу Микеланджело, погружался в тексты Священного писания, в 1835-м году создал полотно «Явление Христа Марии Магдалине после воскресения», картину, за которую Императорская академия художеств присвоила Иванову звание академика.
Интересно, что картина эта была написана в Риме всего за полтора года (при размере в 240 на 320 сантиметров).

В 1837-м году Иванов начал работу над «Явлением» и до 1857-го года продолжал сей труд.

Можно ли было написать Христа иначе? Можно.
Тема Христа популярна в мире, в том числе среди авторов Третьяковской галереи. Репин, Крамской, Ге, Перов, Нестеров, другие художники неоднократно обращались к теме Христа. Но у Перова нет облика Христа, нет взгляда, нет осознанного принятия смерти. А ведь Христос — именно человек, который знает, что его ждет и готов судьбу свою принять. Со страхом, с ужасом, сомнением, но без театральных поз. У Перова, к сожалению, театральность имеется. Из-за чего между сердцем и холстом связи не возникает.

Репинское «Искушение Христа в пустыне» также содержит ошибку. Ошибка заключается в манипуляции образами. Манипуляция разрушает сакральность момента и картине перестаешь верить. Сатана у Репина — мощное, мясистое чудище, Иисус — тонкая фигурка, как свеча. На деле все наоборот: это не борьба тела, а борьба духа. Тела здесь нет, мышцы не играют роли. Образ сатаны лишний. Сатана — внутри, в мыслях. Сатана должен оставаться незримым. Как в работе «Христос в пустыне» Ивана Николаевича Крамского.

У Ге сатана — это пот на лице Христа. Это исступленное напряжение, необратимость, с которой звучит шаги солдат, идущих в сад. И в этом правда. Это же такое одиночество, знать, что все отвернутся, предадут, даже ближайшие из учеников, что будет осмеяние и смерть. Согласиться с этим и ожидать своей участи.
Одно из лучших изображений Христа. По необъяснимой причине, картина не принадлежит к постоянной экспозиции Ге и находится в запаснике музея.
Наверное, надо быть немножко Христом, чтобы писать Христа. У Крамского и Ге место для Иисуса в душе нашлось. У Репина в душе был только Репин.

Крамской — замечательный автор. Его «Русалки» — именно та эстетика, настроение, нежность и печаль, которой не хватало русскому искусству, наполненному итальянскими мальчиками и девочками подле фонтанов. Так и должен был писать человек, возглавивший «Бунт четырнадцати».

Жаль, что Академия носит имя Репина, а не Крамского. Хотя последний, конечно, не показал такого количества кукишей за пазухой императорскому двору, сколько показал Репин своими работами, от «Бурлаков» и до «Крестного хода». Крамской жил искусством, а не манифестами. Хороший художник, узнайте его творчество.

Зал Василия Васильевича Верещагина. Не только художника, выпускника Императорской академии художеств, но и действительного военного, участвовавшего в боевых действиях, писавшего батальные сцены не по рассказам солдат, а по собственной памяти и впечатлениям.

Характерно, что в полотнах Верещагина нет апологетики войны. Есть гибель солдат, есть боль и страдание, жгучая тоска от оборванных судеб, искалеченных жизней, не прожитых лет.
Но Верещагин воспевал мир. От «Подавления индийского восстания англичанами» (выкупленную и уничтоженную англичанами, очень трепетно относившихся к свидетельствам собственной цивилизованности) и до «Апофеоза войны».

Зал Ивана Ивановича Шишкина. Одно из самых светлых, добрых, умиротворяющих пространств Третьяковской галереи.
Здесь нет батальных сцен, нет распятий, нет казней и сломанных судеб. Здесь бескрайняя, заповедная, дремучая и царственная природа. Просторная, сказочная, неразрывно связанная с детством тремя неуклюжими медвежатами (написанными, как известно, Константином Савицким). Прекрасный зал.

Иван Константинович Айвазовский (он же Оганес Гайвазян). Знаменитый маринист и один из самых плодовитых художников девятнадцатого века.

Работы Айвазовского пользуются неизменной популярностью в среде коллекционеров и аукционистов. Творческое наследие Оганеса огромно. На сегодняшний день атрибутировано более шести тысяч работ художника (некоторые счетоводы называют цифру в десять и даже двадцать тысяч картин). Нельзя не поразиться подобной плодовитости. Немалая часть творческого наследия Оганеса представляет собой масштабные полотна, написанные маслом в технике реализма.

Родился художник в 1817-м году, в 1833-м оказался в Санкт-Петербурге, в 1837-м завершил обучение в Императорской академии художеств. Следует отметить, что в Академии Оганес также отличился. Уникальный талант Гайвазяна так ярко проявил себя, что академики завершили обучение художника на два года раньше срока, выдав двадцатилетнему вундеркинду золотую медаль и отправив Оганеса в Крым, а затем — на шесть лет — за границу.

Жизнь Оганеса завершилась в 1900-м году. Если считать, что неистовый маринист творил шестьдесят лет кряду и взять за число полотен 6300 работ, то получится, что Оганес писал по сто работ в год или по полотну каждые три дня (отвлекаясь на сон, еду и социальное взаимодействие). Если считать, что работ было написано десять или двадцать тысяч, как утверждают отдельные поклонники Айвазовского, то плодовитость Гайвазяна совершенно потрясает: каждые несколько часов Оганес создавал по масштабному шедевру.

Пока Иванов двадцать лет писал «Явление Христа», а Брюллов шесть лет вымучивал «Последний день Помпеи», истинный гений не терял времени и творил.

Наконец, зал Валентина Серова, прекрасного графика и живописца, прожившего короткую жизнь, всего сорок шесть лет, но оставившего после себя множество отличных работ. Здесь экспонируются и «Девочка с персиками», и «Девушка, освещенная солнцем», и «Портрет Ольги Трубниковой», чем-то напоминающий «оконные» портреты Яна Вермеера.

Есть и «Похищение Европы», 1907-го года. И вот смотришь на «Похищение Европы», так радикально звучащее на фоне прочих произведений Серова, и хочется спросить: «Зачем требовалось это подражание модерну? Зачем отказываться от своего голоса? Зачем звучать как Гогены, Ван Гоги, Матиссы? Когда есть свой талант, свой голос, свое несомненное дарование и своя культурная традиция».

Один из лучших и наиболее интересных залов — зал древнерусской живописи. Интересен зал не только работами, некоторые из которых принадлежат к началу пятнадцатого века, но и живописной традицией. Именно здесь можно увидеть ту русскую традицию, что продолжила Византийскую школу, уходящую корнями к истокам цивилизации, к общечеловеческому феномену культуры.

Европейская школа, набиравшая силу тысячи лет, связана с традицией античных мастеров, с египетской храмовой культурой, с шумеро-аккадской цивилизацией. Генезис этот непрерывен, начинаясь в землях Междуречья и продолжаясь в Мемфисе, Риме, Флоренции. Русская культура (и живопись в частности) многократно обрубала собственные корни и начинала с нуля, с выжженного поля.

Можно ли достичь заповедных вершин, постоянно меняя направление движения и отказываясь от опыта поколений? Ведь в произведениях искусства происходит кодировка национальной культуры. Отказ от собственной идентичности, уникального мировосприятия неизбежно приводит к трагической попытке примерить чужие одежды. К стремлению жить в мире, сформированном по чужим (часто — чуждым) догмам. Да, талант русских мастеров проявлялся в разные времена, достигая мировых высот, становясь — пусть и на время — авангардом мировой практики. Но:

Крещение Руси — потеря языческой культурной традиции.
Реформы Романовых — потеря византийской культурной традиции.
Свержение царизма — потеря монархической культурной традиции.
Отказ от советского строя — потеря культурной традиции социального реализма.

Академия художеств, созданная в Санкт-Петербурге в 1757-м году, следовала европейской эстетике. Не эта ли эстетика стала причиной, по которой Александр Иванов двадцать лет писал «Явление Христа народу»? Отказавшись от собственного лица, копируя чужой цивилизационный код, творец оказывается в позиции мистификатора, стремящегося угодить публике и выдать постановочный трюк за чудо. Но кто выберет трюк вместо чуда? И кого обманывает мистификатор, если не самого себя?

Глядя на иконы, кажется, что чудо все-таки есть. Чудо сохранившейся культурной традиции. В иконах видны и ассирийские барельефы, и египетские фрески, и античная одухотворенность, и красочная лаконичность готики. Это очень интересно, угадывать русское искусство в иконописи.

Очень понравился образ оклада без иконы. Хорошая метафора для внешней благообразности и абсолютной пустоты, мрака, отсутствия какого-либо внутреннего содержания и благодати.

На этом путешествие по Государственной Третьяковской галерее завершается.
Огромное количество залов, имен и полотен остались вне текста, но этот визит не последний. Ведь хорошо, когда нет усталости от места, а хочется вернуться.