2025 / Новая Третьяковка: Передвижники

6-го апреля в новом здании Третьяковской галереи по адресу Лаврушинский переулок, 10, завершилась выставка «Передвижники: история, практика, коллекционеры».

«Передвижники» — явление для российской живописи уникальное. Крупнейшее движение, во многом определившее «искусство для народа». Популяризация художественной деятельности происходила в обществе именно благодаря передвижным выставкам, продолжавшимся без малого половину века.

Началось движение от встречи Ивана Крамского и Григория Мясоедова. Крамской к тому времени имел опыт руководителя «Санкт-Петербургской художественной артели», организации, созданной после бунта 14-ти. Мясоедов вернулся из пансионной поездки в Европу, где наблюдал за художниками, которые не ждали государственной поддержки, а самостоятельно искали дорогу к зрителю, проводя выездные вернисажи и представляя работы публике.

Архип Куинджи. Березовая роща. 1879.

Цвета и световую контрастность работы часто критиковали, но Куинджи так описывал замысел: «Я стремился передать чувство, которое испытывает человек, только вышедший из леса, из тьмы на свет. Краски воспринимаются необычайно ярко, солнце ослепляет, чувство это кратко и длится несколько мгновений, но именно их я и стремился изобразить».

Картина — одна из самых оригинальных, самобытных работ выставки.

Встреча Крамского и Мясоедова оказалась своевременной. Художники с полуслова поняли друг друга. Мясоедов возглавил московское отделение товарищества, Крамской — Санкт-Петербургское. Если в 1870-м году, после восьми лет работы в «Артели», Крамской оставил объединение, то в ноябре 1871-го года у передвижников уже прошла первая выставка.

Основной посыл, обозначенный в Уставе объединения, звучал так: «Товарищество имеет целью устройство, с надлежащего разрешения, во всех городах империи передвижных художественных выставок для доставления жителям провинции возможности знакомиться с русским искусством и следить за его успехами».
При всей фронде и стремлении отказаться от жесткого воротника Академии, устав Товарищества был утвержден членом Академии художеств, министром внутренних дел Тимашевым. Первым залом для экспозиции также стало пространство Академии.

«Передвижники» стремились к свободе, но свобода эта, разумеется, оставалась под присмотром. Художникам разрешался известный протест, но если картина отсеивалась цензурой — игры в либертарианство забывались. От сочувствующих подмигиваний Ильи Репина в «Исповеди» до религиозного натурализма Николая Ге в форме «Распятия», работы запрещались.

Хорошая картина-ловушка для поклонников модерна.

Эта работа принадлежит Исааку Левитану. Ненюфары, написанные в 1895-м году на берегу Островенского озера.

Поклонники Клода Моне и знатоки Живерни непременно вспомнят закат французского импрессиониста, катаракту и нарушенное восприятие цвета со смещением в красную зону.

Передвижники брыкались, натягивали удила, привлекали общественность протестом и некоторой вольностью в сюжетах, но альтернативой официозу так и не стали. Движение являлось, скорее, либеральным крылом Академии. Причем, чем больше проходило времени, тем меньше оставалось либерализма.

Тем не менее, в начале движение выглядело многообещающе. Критик Владимир Васильевич Стасов и меценат Павел Михайлович Третьяков выставку поддержали. Финансовые показатели выставки не уступили Академии. Совокупно за годы существования в Товарищество приняли пятьсот сорок семь художников. География выставок охватила триста восемнадцать городов. Публике представили более десяти тысяч работ. Но движение, как это часто бывает, пройдя период расцвета, но избежало постепенного угасания.

Со временем для молодых художников возникало все больше рестрикций, жанровых и сюжетных предписаний, запретов и требований. Основоположники бронзовели, молодежь роптала. Значительная разница в стоимости произведений между мэтрами и неофитами также тревожила живописцев. Вместо общественного движения выставка стала локомотивом для избранных имен. Даже сейчас, глядя на ретроспективную экспозицию Товарищества, возникает вопрос: «Где упомянутые пятьсот сорок семь художников?»

Михаил Клодт, На пашне, 1872.

Пашня. Крестьянка, прервавшаяся на минуту, чтобы проводить взглядом проезжающую коляску, помечтать об иной доле и вернуться к обычной тяжелой работе. Солнце, зной, бескрайние поле и безграничный труд.

Отдавая дань уважения крестьянскому труду, Клодт очень тщательно выписал землю. Посмотрите на вспаханные борозды: комья почвы, поднятая плугом трава, цветы, чернозём. Простой и сложный труд художника, простой и сложный труд крестьянина.

На стенах всё тот же Репин со своим «Крёстным ходом», всё тот же Левитан с неврастенической «Владимиркой» и меланхолическим «Вечным покоем». Всё тот же Шишкин, Крамской, Перов, Саврасов, Маковский, Суриков.

Осмотр экспозиции оправдывает недовольство молодых художников, сетовавших на невозможность заявить о себе, соперничать с основоположниками, и объясняет открытую критику движения от Сергея Дягилева, писавшего: «Начало всякого дела — трудно, но интересно. Весна — как упоительно. Но когда настанет осенний листопад — вот опасный момент, чтобы не превратиться в смешную группу шамкающих «передвижников», поющих про старые времена и старых певцов».

Товарищество действительно выродилось в хор старых певцов, запевавших новую жизнь, но пришедших к конвейеру заказных портретов. К сумеречным, слякотным, промозглым пейзажам, к быту и труду, наполненному бесконечными тяготами, страданиями, смертями, отупляющим однообразием подавленного стона. Пахотной горечью родной земли, политой кровью и потом.

В 1863-м году юные бунтари читали Чернышевского и грезили о новом мироустройстве, но через несколько десятилетий реформаторы обросли домами, женами, ребятишками. Выскочить из колеи и потерять финансовое благополучие стало страшно. Спокойнее было писать то, что известно, знакомо, покупается и продается.

Николай Ярошенко, Слепцы, 1879.

Для кого-то это юность, ведущая незрячую старость к новому времени. Для кого-то — напоминание о том, что не только слепцы не видят мир.

Часто и зрячие не замечают жизни вокруг. Не ценят то, что у них есть: само чудо жизни. Безграничное, прекрасное, удивительное бытие.

Суждение сие не говорит о том, что выставка плохая. Выставка интересная. Прежде всего, как феномен культурной реформации, начавшийся еще с Джона Рёскина и прерафаэлитов. Задор английских реформаторов перекинулся на материк, распространился среди европейцев, заразил академических пансионеров, добрался до России и заполнил умы молодежи. Именно молодежи. Кадровая преемственность — необходимое условие для развития и новизны. Для реформ необходим свежий ум, ясность и смелость взгляда. Задор, сила, готовность к переменам. А не боязнь потерять социальный статус.

Начало у Товарищества было бойким, расцвет — стремительным, отклик и вовлеченность общества — колоссальная. Однако протест и реформация длинною в пятьдесят лет? Звучит комично.

Те же прерафаэлиты начали свой бунт в 1848-м году. Через пять лет, определив принципы движения и проведя выставки с избранными работами, движение распалось. Кто-то, как Эверетт Милле, вернулся в Академию, кто-то продолжил работу над «искусством для народа» в формате частных фирм и мастерских, как Уиллиам Моррис или Бёрн-Джонс. По этой причине пятилетняя деятельность прерафаэлитов звучит гораздо убедительнее и концентрированнее, нежели пятидесятилетние блуждания передвижников по России.

Впрочем, пятидесятилетние блуждания – срок условный. Закат общества начался еще в девятнадцатом веке. После смерти Ивана Крамского главу петербургского отделения сменил Николай Ге, но движение это не спасло. На смену передвижникам шли новые объединения. Тот же «Мир искусства», созданный при активной поддержке Сергея Дягилева.

Архип Куинджи.

Серия закатов, которыми завершалась экспозиция выставки. Хороший выбор для завершения путешествия в пространство Товарищества.

Новая жизнь прокладывала новые дороги к публике. Товарищество теряло сподвижников, пока в 1923-м году не трансформировалось в Ассоциацию художников революционной России под предводительством Павла Радимова.

Содержательная преемственность, выучка и память о лучших произведениях передвижников передались Ассоциации. Социальный реализм черпал силу из корней передвижнического творчества. По этой же причине искусство передвижников успешно прошло через фильтры советской цензуры и сохранилась в пост-революционной России.

Возвращаясь к выставке: выставка прошла в двух залах.
Первый зал — произведения имен давно знакомых. Второй зал посвящен ретроспективе выставочной деятельности. Наибольший интерес на выставке вызвали работы легкие и светлые. К счастью, Товарищество полнилось не только остро-социальным бичеванием царизма и пещерной сиволапостью, иногда встречалась и простая радость жизни. Таких работ немного, но на фоне «Утро стрелецкой казни», «Иван Грозный и сын его Иван», «Смерть переселенца» именно такие работы сообщают движению мажорную тональность, которая и привлекла молодых художников к бунту против академической муштры.

Ради таких работ выставку и следовало посетить. Спасибо большое Третьяковской галерее за то, что работы были представлены.