Начинается фильм с десятиминутной экспозиции (получасовой в первоначальном монтаже). Диспозиция оформлена диалогами действующих лиц, представляющих зрителю не только героев сюжета, но и обстановку, в которой происходит действо. И дело здесь не во времени и месте — конец 17-го века, Англия — а в фигурах, произносящих реплики в кадре.
Зритель, как и главный герой, художник Невилл, оказывается в обществе пошлом, распущенном, коварном, склонном к обману, сплетням, изменам, корысти, жестокости и подлости. Среди публики надменной и манерной. Среди костюмов, белил и париков, умышленно утрированных. Среди многоэтажных, сложных фраз, крайне простых по содержанию, но весьма затейливых в своей лексической архитектуре.
Словом, Невилл оказывается в высшем обществе. Глянцевом снаружи, порочном внутри.

Именно этому обществу, праздному и пресыщенному, Невилл рассказывает о своем умении вызывать различные чувства в людях при помощи искусства. О способности художника по-разному изображать реальность: показывать дом в тени или на свету. Рисовать женщину в одежде или обнаженную, вызывая у зрителя радость, грусть, восторг или ревность.
Высший свет внимательно слушает самовлюбленного Нэвилла, ведь высшему свету как раз необходимо совершить небольшой трюк с реальностью.

Такова диспозиция.

За диспозицией следует развитие сюжета, в частности, заключение контракта между хозяйкой дома, миссис Герберт, и Нэвиллом, чей дар художника должен воплотиться в дюжину изображений, подарок мистеру Герберту. Двенадцать рисунков должны примирить супругов, переживающих сложный период в браке, посему миссис Герберт готова на любые условия, чтобы получить согласие Нэвилла на исполнение заказа.

Контракт звучит так: «Я предоставляю свои услуги рисовальщика в течение двенадцати дней для выполнения двенадцати рисунков имения, садов, парков и отдаленных строений, расположенных на территории господина Герберта. Темы для рисунков будут отобраны мною лично, но с совета госпожи Герберт. Госпожа Герберт готова заплатить по восемь фунтов за рисунок, предоставить господину Невиллу и его слуге стол и кров, а также встречаться с господином Невиллом наедине для удовлетворения его личных прихотей».

Затем следует основная часть фильма, в течение которой зритель наслаждается композицией кадра, эстетикой и визуальной уравновешенностью отдельных эпизодов, бесстрастным грехом и холодным расчетом, а также изрядным количеством отсылок и искусствоведческих цитат, напоминающих о том, что в кинематограф Гринуэй пришел, получив художественное образование.
Источником для цитат является период барокко: есть и Рембрандт, и Караваджо, и Вермеер, и Ла Тур, — сам Гринуэй заявляет об этом. Есть и картины современных художников, в том числе Гринуэя, добавленные в оформление имения. Однако картины эти являются скорее шалостью, игривым анахронизмом, не влияющим на сюжет.

На сюжет влияют улики, которые методично зарисовывает Нэвилл, выполняя контракт.
Пока руки Нэвилла рисуют (для формальности: рисунки выполнены самим Гринуэем), обитатели имения занимаются интригами.
Сердцебиение у фильма медленное, течение событий неторопливое. Визуальный детектив, набор недомолвок и намеков, большая часть которых возникла из-за сокращения исходного монтажа, интригует зрителя, но не содержит ни глубины, ни финального катарсиса. Что вполне соответствует духу того времени, не слишком богатому на развлечения и наполненного скукой долгих, тоскливых вечеров.

Гринуэй о фильме говорил так: «Я хотел снять фильм, в котором очень строго соблюдались бы правила живописи и композиции. Было бы много красивых пейзажей с видами природы. Я не знал другого способа передать восхищение этими видами».

Помимо визуальной красоты, звучит в картине и содержательная струна. Задевает ее Анна, дочь миссис Герберт, когда излагает свои взгляды на искусство самоуверенному Нэвиллу. Дочь предупреждает Нэвилла о том, что происходящее прямо перед глазами художника — скрыто от него. Но наивный Нэвилл, подтверждая предположение «умный человек не сможет стать художником», не слышит предостережений, продолжая играть отведенную ему роль.

Предупреждение звучит так: «Я пришла к выводу, что действительно умный человек не сможет быть настоящим художником. Искусство требует определенной слепоты, отказа от осознания всех возможных вариантов. Умный человек больше знает о том, что рисует, чем доступно другим. Между знанием и видением он становится скованным».

Иначе говоря, дочь намекает Невиллу, что, рисуя заказанные виды имения и окрестностей, рисовальщик изображает картинку, не понимая вариаций и смыслов того, что изображает. Но Нэвилл самодовольно завершает контракт с матерью, исполняет контрактные обязательства по второму контракту с дочерью, благополучно покидает обеих, но все-таки возвращается в имение, к тем самым людям, которые не только оскорблены словами и действиями Нэвилла, но более и не нуждаются в его услугах.
Что ж, Нэвилл был художником, а не «действительно умным человеком».

Несмотря на многозначительные недомолвки, фильм является симулякром. Гринуэй не только показывает, как можно наполнить избыточными смыслами самые невинные зарисовки, но и сам кинофильм превращает в сосуд для смыслов. Радуясь и смеясь от зрительской настойчивости, находящей в каждом кадре эзопово изречение. Известно, что Гринуэй был очень доволен, когда в одной из рецензий прочел, что «Контракт рисовальщика» — фильм о будущности британского футбола.

Тем не менее, фильм красив и заслуживает просмотра.
Даже если вы равнодушны к футболу.