Даже сейчас, спустя двадцать лет, «Страсти Христовы» не только хорошо сняты (за исключением нескольких добавленных эффектов), но и дотягиваются до сознания зрителя. А задача эта для современного кино гораздо сложнее, чем безупречная CGI.

Рассказывает фильм о событиях, собранных в христианской традиции в «Страстную неделю» — за вычетом первых дней. Начинается повествование с Гефсиманского сада, сцены, когда Христос принимает свою судьбу, но просит Всевышнего избавить от участи, которая пугает его и несет множество страданий.
Сразу же — в первой сцене — возникает вопрос: «Насколько события предательства, суда, истязания и распятия предопределены?»

Тайная вечеря состоялась. Христос сказал, что готовят его к погребению, после помазания миром. Искариот принял решение продать Христа фарисеям за тридцать шекелей и услышал от Христа: «Что делаешь — делай скорее». Фильм начинается и строится вокруг предательства и последствий предательства. Но можно ли отнести к предательству то, что должно произойти?
Претерпеть муки и умереть на кресте — цена за избавление человечества от греха. Христос знает об этой цене, как знает и его визави, искушающий Христа не царствами и дарами земными, а змеей, способной подарить легкую смерть, чтобы Иисус не погибал на кресте за грехи людей. Но Христос, обращаясь к Отцу Своему, умоляя пронести мимо чашу с испытанием, отвергает легкую смерть, принимая страдания более тяжкие, чем грех человеческий.
И в сад входят стражники.

Интересно, как Гибсон представил образ Сатаны. Сатана, он же Люцифер, это светоносный, первый и совершеннейший из ангелов Бога. Ангел этот был самым прекрасным до низвержения с небес. Эта красота, прекрасность, павшая в бездну, видна в сатане Гибсона. Зло должно быть прекрасным, чтобы искушать. И должно звучать резонно, чтобы ко злу прислушались.
Речи сатаны резонны. Сатана — голос разума, голос оправданного сомнения, голос здравомыслия, сообщающий Христу о человеческой натуре ровно то, что известно Иисусу и так: о человеческой слабости, порочности, приверженности греху. Иисус наблюдает эти качества в людях, знает их не меньше, чем сатана, имеет достаточно поводов для сомнений в стойкости человека. Ведь даже апостолы, ученики Христа, не могут провести с ним ночь в бодрствовании и молитве, они спят, когда он просит их молиться и бдеть вместе с ним. Это правдоподобно и по-человечески. Вообще, фильм практически лишен мистики и религиозного фанатизма. Гибсон рассказывает историю не всемогущего Бога, не всесильного спасителя, а человека. Осознанно выбравшего путь страданий ради тех, кто терзает его. Ведь: «Если вы любите тех, кто любит вас — какая же здесь награда?»

Благодаря такой человечности Христа не хочется вспоминать «Золотую весть», говорить об Осирисе, Адонисе и прочих мифах. Фильм обращается к зрителю через образ человека, а не через язык мифологии (хотя сценарий — едва ли не дословный пересказ Евангелия).
Вместо Осириса и Адониса, наблюдая за событиями в Гефсиманском саду, хочется поговорить об Иуде.
Почему Иуда предал?

Известно, что Иуда — единственный из апостолов Христа, кто вышел из Иудеи, остальные пришли из Галилеи.
Известно, что Иуда был крайне сребролюбив. В Евангелие приводятся слова о миропомазании Христа, когда Иуда сказал: «Для чего бы не продать это миро за триста динариев и не раздать деньги нищим?» Триста динариев — крупная сумма. Это семьдесят пять шекелей, заработок за три месяца ежедневного труда, при оплате в три-четыре динария за сутки работы.
Тема денег и стяжательства, как отражения зла, часто встречается в Писании. Это и тридцать сребреников (стоимость раба, в которую оценили Христа). И изгнание менял из храма. И указание на то, что среди апостолов к деньгам прямое отношение имел только Иуда — он носил с собой ящик для сбора податей, служил казначеем и крал из милостыни. Иуда же и предал.
Тем не менее: деньги не принесли радости предателю. Иуда раскаялся, вернул шекели, терзаемый муками совести, закончил жизнь самоубийством.

Но интерес вызывает не столько связь денег и Иуды, а то, что Иисус знал, что будет предан Иудой. Иисус нуждался в предательстве, ведь перерождение Христа следовало за распятием.
Есть версия, что предательство Иуда совершил по просьбе Христа. Сознательно отказавшись от славы апостольской, понимая, что сохранится в памяти людской через «поцелуй Иуды», но, будучи преданным учеником Учителя своего, Иуда сделал то, что должно. Об исключительности Иуды и особом отношении Христа к апостолу говорит Евангелие Иуды, описавшее тайны и учение Христа, не доверенное Иисусом другим апостолам (на сегодняшний день Евангелие Иуды считается апокрифом). Также просьбе Христа о предательстве противоречит фраза Иисуса, обращенная к Иуде: «Но ты превзойдёшь их всех. Ибо в жертву принесёшь человека, в которого я облачён». Говоря о всех, Иисус говорил о творящих «всё, что есть зло».

Гибсон подробно воспроизводит события, описанные апостолами: Евангелие воспроизводится едва ли не построчно. Здесь есть и Малх, и исцеление отсеченного уха, и троекратное отречение Петра от Христа, и фарисеи, цитирующие слова Христа о новом храме, что «воздвигнет он за три дня». Но Иуда сходит с экрана очень быстро, хотя является одним из ключевых персонажей истории.
При этом Гибсон пытается угадать, изобразить земную жизнь Иисуса, не вошедшую в Писание. Показать жизнь в семье, в качестве простого плотника и сына. Ведь о жизни Христа после двенадцатилетнего возраста и до «лет тридцати» ничего неизвестно. К сожалению, «житейских» эпизодов с Христом также мало, хоть фильм и длится более двух часов.

Неторопливость Гибсона не мешает восприятию. Напротив, сцены звучат размеренно и считываются на символическом, а не буквальном уровне.
Например, суд фарисеев над Христом и обвинение Иисуса во лжи из-за слов о разрушении храма старой веры и возведении храма новой. Парадоксальным образом, именно с этого суда и началось разрушение храма. Последовательность событий, ведущих к распятию Христа и созданию храма новой веры на третий день после его распятия, начали сами фарисеи.
Затем суд прокуратора, который вновь возвращает к вопросу о предопределенности событий.
Был ли выбор у Пилата? Был ли выбор у Иуды? Должен ли был Петр отречься от Христа, идущего на смерть за грехи людей? Или все они — люди-функции, обреченные предать, отречься, вынести смертный приговор вне зависимости от обстоятельств?
Отречение Петра, говорившего Иисусу: «Всегда и всюду буду следовать за тобой и не предам никогда» — было слабостью или еще одним испытанием, как и искушение легкой смертью в Гефсиманском саду? Было ли отречение Петра проявлением слабости человеческой, отягощением и без того тяжкой ноши Иисуса?

Такие вопросы интересны не только в контексте жизнеописания Христа, но и в контексте нравственного выбора вообще.

Какой путь избрать человеку в жизни: правильный или простой? Как поступить: предать или остаться верным своим принципам, любви, идеалам, не взирая на тяготы, которые связаны со следованием правильному пути? Каждый делает такой выбор. И это еще один мета-сюжет, мета-метафора, близкая и понятная человеку, относящаяся не только к Иисусу, но и любому живущему: выбор, который мы совершаем каждый день, каждый час.
В этой необходимости выбора и заключается человеческая сущность Христа, а возможность выбора правильного пути содержит в себе божественную сущность человека. Человек и Бог способны выбирать между добром и злом, слабостью и силой, правдой и неправдой. И получать взамен тлен или жизнь вечную.

Но, все-таки, был ли выбор у Иуды и Пилата — остается вечным, неразрешимым вопросом.

Иуда и Пилат требовались Христу для исполнения своей миссии. Иуда и Пилат испытывали невероятные душевные страдания от собственных решений.
В чем их вина, если необходимость поступков Иуды и Пилата была предрешена заранее?
В Гефсиманском саду Христос просил Бога пронести чашу с испытанием — и получил отказ. Разве отказ Бога не есть предательство чаяний и надежд Иисуса на милосердие Отца своего? Почему же дурная слава предателя досталась одному Иуде? Ведь Христа в том саду предали дважды. Христос говорит Пилату: «Нет у тебя власти надо мной кроме той, что дана тебе свыше». Так кто предал Христа, кто приговорил его с избиению и распятию?
Христос говорит на проповеди: «Все, кто слышит правду, слышит мой голос». Не милосердие, не любовь, не доброту. А правду. Не просто так Сатану называют отцом лжи. Но «любовь» и «правда» — совершенно разные категории. Любовь может быть мягка, безгранична, всепрощающа, даже безответна. Правда беспощадна, жестока, лишена компромиссов. Почему же говорят, что Иисус — это любовь, если Иисус — это правда? И есть ли правда в том, что Христа предал Иуда, а на смерть отправил Пилат?

Показательно, что вопрос о правде задает и прокуратор Иудеи, Понтий Пилат. «Что есть правда, Клавдия», — спрашивает прокуратор у жены.
Прокуратор является заключительной фигурой в треугольнике людей с предопределенной судьбой: Иисус, Иуда и Пилат. Троица неразрывно связана в сюжете распятия и искупления человечества от грехов.
Прокуратор чувствует, что правда — это поступок, соответствующий внутренним нормам морали. Правда — это освобождение Иисуса от ложных обвинений. Правда — это гармония и спокойствие от верно принятого решения. Правда — это удовлетворение собой из-за того, что ты поступил по совести.
Правда — это спокойное сердце, которое наполнено торжеством от того, что обстоятельства, толкавшие на ложный путь, оказались побеждены силой духа, выбравшего путь верный. Это счастье человека, в душе которого нет смуты и разлада.
Прокуратор видит правду в освобождении Иисуса от наказания. Но, как и Иуда, скован потребностью в приговоре. Приговор все равно прозвучит. Пилат должен отправить Христа на казнь, как Иуда должен был привести стражников в Гефсиманский сад.

Пилат, будучи сильным человеком, решает бороться с неизбежным. Но борьба Пилата с судьбой только усугубляет участь Христа.
Стремясь избежать казни, прокуратор предлагает помиловать Христа, но отпускает по слову толпы Варраву. Заменяет смертельный приговор бичеванием, надеясь, что вид истерзанного тела Христа удовлетворит фарисеев. Но, спасая Иисуса от смерти, Пилат лишь продлевает агонию. Тело Иисуса иссекают плетью, а затем все равно отправляют на Голгофу.
Здесь хочется заметить: не являлось ли осуждение Христа через прокуратора, через римскую власть, казуистической уловкой фарисеев? Наивной попыткой заявить: «Не мы распяли Христа, римская власть и наместник римского императора вынес смертный приговор». Фарисейская казуистика оканчивается на фразе: «Кровь Его на наших руках и на руках детей наших».
И в этом правда.

Гибсон старательно истязает Христа и сатана наблюдает за муками Его. Наблюдает, будет ли чаша сия выпита до конца. Положит ли Христос предел мукам своим, когда люди пребывают в грехе, не ограничивая себя? Но Христос — единственный — не выбирает простой путь и в этом тоже правда.

Затем следует путь на Голгофу. Здесь Гибсон педантичен и последователен.
Гибсон вспоминает Симона Кириньянина, который помог Христу донести крест на Голгофу.
Вспоминает Туринскую плащаницу.
Не вспоминает Агасфера, «вечного жида», отказавшего Христу в отдыхе на пути к Голгофе. Возможно, из-за недостоверности легенды. Или из-за того, что в средневековой Европе образ Агасфера проецировали на весь иудейский народ, лишенный собственной земли, рассеянный и преследуемый по Европе.
Гибсон проводит Христа до Голгофы, берет молот в руки и распинает Иисуса. Выглядит путь Христа как олицетворение фразы «Каждому Господь дает ровно столько, сколько человек способен вынести».
Затем следует диалог Дисмаса и Гестаса, губка, пропитанная желчью и уксусом, воззвание Христа к Отцу своему, смерть, удар копьем, землетрясение на Голгофе (трещина в скале присутствует в Иерусалиме и по сей день, в Храме Господнем), и снятие с креста.

Завершается повествование тем, чем и следует завершиться: воскрешением. Попиранием «смерти смертью», преображением Христа. Возведением храма новой веры, что построен был за три дня, как и было сказано.
И многочисленными размышлениями о судьбе, предопределенности бытия, нравственности, морали и фантомной свободе выбора.