Если вас вдруг занесет на сорок километров от Москвы, вы окажетесь в Зеленограде и поймёте, что испытываете неодолимое чувство голода по духовной пище — отправляйтесь в «Ведогонь-театр».
Если вы устали от столичных лицедеев, экстравагантных новаторских трактовок, оригинальных режиссерских постановок, вызывающих отторжение классики и всего, что называется словом «культура» — отправляйтесь в «Ведогонь-театр».
Если вам наскучили знакомые имена и хочется отдохнуть от ярких столичных софитов, наслаждаясь мерцанием звёзд в областном полумраке, отдохните от Большого, Малого, МХАТа, Сатирикона, Современника, театра Ермоловой, Таганки, Табакерки и сонма прочих имён — и отправляйтесь в «Ведогонь-театр».

Чтобы избежать поверхностных суждений, текст написан после четырех премьерных показов с различной тональностью: «Посадника» Алексея Толстого, «Знаменитый сыщик Калле Блумквист» Астрид Линдгрен, «Васса» Максима Горького и «Звездопад» Виктора Астафьева.

Подход к постановке в «Ведогонь-театре, по сегодняшним меркам, несколько ретроградный.
Актеры здесь играют роли, которые прописал автор. Декорации и реквизит транспортируют в произведение, а не вырывают из сценического пространства современными аллюзиями. Постановщик использует простые, но эффективные приемы для погружения зрителя не только в авторский вымысел, но и в характер героев. Благодаря этому в каждом произведении есть своя особинка. Режиссерские находки интересно воспринимать. Они соответствуют произведению и находятся на своем месте.

Например:

Когда Калле с товарищами устраивает шуточный бой и режиссер изображает эффект замедления, чрезмерно любимый в современном кинематографе, это неожиданно, это развлекает, это заставляет детей кричать от восторга и вызывает улыбку у взрослых.
Когда Васса встречается с дочерью, чтобы обсудить жизнь семьи, и женщины закуривают, синхронизируя движения рук, от чего происходит сближение и согласование характеров, героини становятся зеркальными отражениями друг друга, это прекрасно иллюстрирует не только схожесть матери и дочери, но и судьбу самой Вассы, призвавшей в дом в лице дочери такую же жёсткую, жестокую натуру, как и мать.

Следует заметить, что «Золотая маска», выставленная в фойе «Ведогонь-театра», получена как раз за «Вассу». Приглашенный режиссер Анатолий Ледуховский первоклассно реализовал постановку на зеленоградской сцене, заменив при этом Зою Даниловскую (актрису из труппы Курочкина) на Юлию Богданович. И совершенно справедливо заменив. Анна — это холодная, расчетливая, жестокая натура, эффектная и беспощадная. Зоя Даниловская — типаж совершенно иной.
Именно «Вассу» я рекомендую к ознакомлению в первую очередь. Это жемчужина в репертуаре «Ведогонь-театра».

Даже дым-машина при пожаре в «Посаднике» не выглядит пустым спецэффектом и применяется кстати — ведь за сценой сгорает, в том числе, и прежний быт города, и власть, и судьба жителей, обращённых в зрительский зал, да и сам Посадник. Этот дым — тоже участник представления и играет роль. Не говоря о встрече брата и сестры, когда актеры играют у самого края рампы, но зритель не видит актеров, а видит Наталью и Рагуйло.

Оформление сцены, костюмы, образность, которая присутствует в контексте произведения, но не заслоняет его, осознанная работа со звуком и настроением сцены — очень хороши.
Даже маленький буфет, скромная портретная галерея с фотографиями труппы, которую вы очень скоро запомните и начнете узнавать в лицо уже на третьем представлении. Экскурсия по закулисью — для лучшего погружения в историю и быт театра. Приветливые девушки в гардеробе. Театральные трофеи, выставленные в стеклянном шкафу в фойе. Все вызывает симпатию своей наивной подлинностью.

Даже гимн театра, основанный на поэзии Тютчева:

Чему бы жизнь нас не учила,
Но сердце верит в чудеса,
Есть нескудеющая сила,
Есть и нетленная краса.

Все звучит живо и по-настоящему.
В этом году театр отметил юбилейный 25-й театральный сезон, хотя история творческого объединения «Ведогонь» началась раньше, с 1992-го года, с частного театра под руководством Павла Викторовича Курочкина, являющегося художественным руководителем Здесь необходимо сделать ремарку: Павлу Викторовичу памятник следует поставить за то, что «Ведогонь-театр» функционирует. Курочкин — хороший устроитель и администратор. Это несомненная заслуга Курочкина. Как зритель, я благодарен Павлу Викторовичу за театральную жизнь «Ведогонь».
Только вот, по какой-то печальной оказии, Павел Викторович не отказывает себе в удовольствии ставить спектакли. И актеры, являющиеся работниками сцены, вынуждены играть в постановках своего художественного руководителя.
Будьте очень внимательны: смотрите, на постановку какого режиссера вы идете. Если в постановщиках значится Павел Курочкин — бегите от спектакля, не разбирая дороги. Иначе попадете на Шекспира с мелодиями из Mortal Kombat и песенками вроде «встань ко мне ты буквой зю, я любовь в тебя вонзю, мож до сердца не достану — так по почкам повозю».
Таково авторское прочтение «Двенадцатой ночи» Павлом Викторовичем Курочкиным. Имейте это в виду, актеры — люди подневольные, а у зрителя выбор есть.

Отдельной ремарки заслуживает прочтение Курочкиным повести Виктора Астафьева «Звездопад».

Повесть написана в 1960-м году. В то время героизация войны и солдата, как главной силы на острие атаки, несколько угасла. В творчестве авторов, в том числе и Астафьева, возник анализ глубочайшей трагедии, которой война является. Той раны, что остается после войны — и в жизнях отдельных людей, и в судьбе всего народа, заплатившего немыслимую цену за право жить. Повесть названа «Звездопад». Звездопад человеческих судеб, сорванных с небосвода Второй мировой. Звезды погасли, но свет их продолжает жить памятью об ушедших. В небе не стало более двадцати миллионов звезд. И среди этой тьмы — крохотная история о непрожитой любви.

В центре повести — встреча медсестры Лиды и девятнадцатилетнего Миши, едва не потерявшего руку после ранения.
Курочкин начинает постановку с вуали, закрывшей сцену и отделившей зрителя от актеров. Возможно, так режиссер увидел анестезию солдата Ерофеева, подвешенного в неопределенности между явью и сном. Но много уместнее было бы не проецировать звезды на экран, а пустить их в зрительный зал. Ведь каждый зритель — это такая же жизнь, звезда, которая горит здесь и сейчас. Звезды у Астафьева — это миллионы погибших. Сгоревшие искры в пламени войны. Что может быть естественнее, чем таким простым приемом сообщить зрителю причастность к судьбе сибирского, перемолотого войной мальчишки?
Нет, пересказ текста в формате декламации — вот режиссерская находка. Фактически, большая часть спектакля содержит в себе или устное изложение повести в формате «говорю в зал», или песенные номера, изрядным любителем которых Курочкин является. Кабацкие частушки про «самарских бабушек, которые в девяносто лет спят с молодыми», танцы — всё это заполняет мучительную пустоту постановки. Это «Звездопад» в исполнении Курочкина.

Кто-нибудь догадается, что «Звездопад» — это повесть о первой любви? Рассказ о том, что должно было произойти, но не случилось? Кто-нибудь вспомнит «Летят журавли» Михаила Калатозова? Герои Баталова и Самойловой говорили о точно таких же несбывшихся жизнях, как и Миша с Лидой.

Зачем показывать кадры из кинохроники, если Астафьев сознательно избегал батальных описаний, сделав акцент на человеке? Как можно не показать сорвавшуюся звезду в момент прощания Лиды и Миши? Ведь это сорвалась с неба и сгорела их непрожитая любовь. Это же так очевидно и просто.
Зачем включать парящие огоньки? То, что происходит в повести с героями Астафьева — это не парение в невесомости. Это гибель, смерть, это приверженность долгу, это необоримость обстоятельств.

Очень обидно за солдат, которые показаны пьяными, примитивными дураками, способными думать о двух вещах: как бы выпить и кого бы прижать в уголке. Впрочем, зацикленность на «девчонках» — еще одна характерная черта в творчестве Курочкина. Солдаты, прошедшие через ад, оказавшиеся на краю гибели, чудом избежавшие смерти, предстают на сцене совершенно пустым, бессодержательным сбродом, ничуть от прожитого не изменившимся, не нашедшим в жизни ни ценности, ни чуда, ни глубины.

Один из главных эпизодов — когда Лида и Миша начинают друг друга по-настоящему видеть — вычеркнут из постановки. Почему? В книге это значимое событие: контуженные устроили бунт из-за песен, с одним из контуженных случился припадок. Миша укрыл собой Лиду и она увидела его, своего защитника. Для них обоих в тот миг все замерло — нежели эта сцена не читает сама себя? Концерт, шум, балаган, вдруг — грохот и светопреставление, контуженные кричат и бьются от песен, но резко все замирает и застывают на сцене, кроме двоих — Лиды и Миши — которые стоят в луче света и впервые смотрят друг на друга.
Курочкину важнее показать ненужную сцену с фотографированием, назвать фюрера «дорогой фюрер», вставить побольше бестолковых, неуместных шуток, натужно выпрашивать у зала хотя бы несколько сдавленных смешков в знак одобрения той несуразицы, что творится на сцене.

«Звездопад» ставили как театральные, так и кинорежиссеры. Известен фильм 1981-го года. Были авторские прочтения, например, Михаил Мизюков, режиссер «Этнотеатра», добавил к действующим лицам Смерть.
Но здесь — ничего, кроме балагана и игры мимо нот. Мучительный пересказ строк и песни с бабьим уханьем и визгами. Ни декораций, ни понимания произведения, ни искренности и сострадания в изображении погибшей любви. Жалко, глупо, пошло.

После визита в «Ведогонь» вспоминается советский кинофильм «Успех» с Леонидом Филатовым и Алисой Фрейндлих. Очень правдивая, талантливая картина, рассказывающая о судьбе режиссера, об актерском призвании (с разной степенью таланта), о человеческих характерах, о профессиональной принципиальности, о тонкости, грубости, прозаичности и запутанности творческих и карьерных связей в таком сложнейшем организме, как театр.
Посмотрите этот фильм, почувствуйте, как создается произведение, что находится и переживается за поднятым занавесом до того, как в зале гаснет свет и зритель погружается в иллюзию жизни. И сходите в «Ведогонь».
Это камерный, со своими трудностями и сложной судьбой, но настоящий, честный, хороший театр.